Наше дело - быстро разогнать

Тренер Сергей Смирнов на вопрос, кто из наших прославленных бобслеистов и скелетонистов накануне Олимпиады не станет отказываться от интервью, так и сказал: “Позвоните Орешникову”. Спортсмен действительно не отказался и объяснил, почему в спортивных новостях о нем ничего не было слышно до самого Нового года.

Хотели красиво — остались без флага

— Роман, как получилось, что Вы пропустили начало сезона?
— За три дня до начала Кубка мира в американском Парк-сити я получил травму, надрыв икроножной связки. И все — приехал домой, лечился и до самого Нового года готовился в Красноярске.

— Для спортсмена, который железно входит в состав сборной России, получить травму в олимпийский сезон, наверное, большой шок?
— На самом деле не так все страшно. Я стал к этому относиться следующим образом: что ни делается — к лучшему. Да, это неприятно, но что должно быть, то и будет. Не падаю духом и готовлюсь. Конечно, уже на первых этапах хотели проверить в действии наш сложившийся экипаж — это Зубков, Труненков, я и Степушкин. Но не вышло.

— То есть в том, что на декабрьских этапах Кубка мира составы российских экипажей постоянно перетасовывали, есть и доля Вашей вины?
— Тренеры пробуют, экспериментируют. Все-таки Олимпийские игры на носу, хотят, чтобы экипажи были равными по силам и каждый имел шанс на медаль.

— Что можете сказать о выступлении товарищей по сборной на старте сезона?
— Нормальное начало. Конечно, мы привыкли уже к медалям, но, как говорится, если умеешь выигрывать, надо уметь и проигрывать. Однако главный старт для всех в этом году — Олимпийские игры. Там и посмотрим. Сейчас испытывается новая техника — бобы, коньки, это тоже сказывается на выступлениях. До начала сезона у нас было всего две недели в Лэйк-Плэсиде, так что приходится все делать в боевых условиях. Те же немцы, например, с сентября уже катаются на трассах.

— Из соперников кто-нибудь удивил?
— Сейчас все тихарятся, никто особо не раскрывается. Скелетонисты рассказывали, что спортсмен на финиш приезжает, его скелетон сразу накрывают и уносят, чтобы вдруг кто чего не подсмотрел. Все готовятся к Играм.

— Как сейчас оцениваете свое состояние?
— Сейчас, тьфу-тьфу, все хорошо. 2 января (разговор с Орешниковым состоялся незадолго до Нового года. — Прим. авт.) должен вместе со всеми выехать на этапы Кубка мира.

— После перерыва Вас сразу в основной состав поставят, или придется доказывать свои силы?
— Думаю, все равно надо будет доказывать. Хорошо, если запустят нашей четверкой, тогда покажем все, что сможем. Все будет зависеть от руководства. До Игр еще есть время: сначала этап в Кенигзее, потом Швейцария и чемпионат Европы в Австрии. После этого вылетаем в Калгари, где у нас будет отбор в экипажи. И все — Ванкувер.

— На олимпийской трассе уже успели покататься?
— Да, в этом году. После Лэйк-Плэсида две недели были в Ванкувере. Неделю в двойке катались, неделю в четверке.

— Трасса для Вас удобная?
— А это вопрос не ко мне (смеется). Это — к пилотам. Они могут сказать, удобно им рулить или нет. А наше дело — разогнать быстро и запрыгнуть. Где скажет, что помощь нужна, там помочь. И затормозить вовремя. Главное — сидеть ровно и расслабленно в бобе. Потому что малейшее движение, когда едешь по прямой, может привести к юзу, а это потеря времени. Единственное, что могу сказать, трасса скоростная. На тренировках ходили по 146—147 километров в час. На соревнованиях в прошлом году латыши показали 153. На Олимпиаде должна быть еще выше.

— А как разгоняющие могут помочь пилоту по трассе?
— Например, у него какой-то вираж плохо получается — он говорит: “Кантуем”. Вправо или влево. И мы все вместе переваливаемся на нужный бок.

— То есть на ходу успеваете общаться?
— Нет. Он на старте говорит, какой вираж ему нужен. Но такие трудности, как правило, возникают редко.

— А лично Вам где удобнее ездить — в двойках или в четверках?
— Это дело привычки. Раньше с Абрамовичем катались и в двойке, и в четверке. Сейчас больше упор идет на четверку.

— Но соревнования среди четырехместных экипажей и престижнее?
— Да, на них и народу приходит больше посмотреть. Там много курьезов случается: некоторые не запрыгивают, некоторые отстают, другие вообще неправильно садятся. Однажды кто-то задом наперед даже запрыгнул.

— У Вас такого не случалось?
— Слава Богу, нет! Был, правда, у нас случай с Абрамовичем на Кубке Европы. Мы хотели красиво финишировать. У нас второй заезд, внизу стоит Дима Труненков с российским флагом, держит его на вытянутой руке. План был таков: я торможу, Абрамович хватает флаг — и мы финишируем красиво. В итоге пилот отбил себе пальцы об этот флаг, тот упал в трассу, и ничего у нас не получилось.

— А есть разница, с каким пилотом ездить?
— Да, каждый пилот ходит по-разному: кто-то жестче, кто-то мягче. И это очень сильно ощущается.

— Вам с кем лучше?
— Мне нравятся Абрамович и Зубков.

Слева так слева

— Олимпийский опыт у вас уже имеется: в Турине выступали в двойке. В четверку из-за молодости не взяли?
— На Олимпиаду в Турин я вообще попал по стечению обстоятельств. Я ехал как запасной, на меня никто не рассчитывал. Просто пришел молодой и перспективный, вот меня и решили взять на всякий случай. Все ставки тогда делали на четверку, а двойка шла уже по остаточному принципу. И тренеры решили, что в двойке побегу я, чтобы четвертый разгоняющий Алексей Андрюнин мог отдохнуть. Вот я и выступил на Олимпиаде.

— За четыре года в бобслее многое изменилось?
— Мы стали сильнее (смеется). А если серьезно, то поменялся сплав в коньках. Точно не скажу, сколько чего там должно быть, потому что опять же это вопрос к пилоту. За техникой, за коньками у нас прежде всего следит пилот. А мы как погрузочная сила. Допустим, пилоту не нравится, как боб едет, подвеска у него грубая, он лезет под машину и переделывает под себя. Единственное, что мы можем сделать, это прикрутить ручки, обмотать изолентой, протереть подножку (смеется). Если просит помочь — помогаем, а так пилот сам все делает.

— Но в устройстве боба-то разбираетесь?
— Не досконально, конечно, но знаю, где что должно быть.

— А почему в пилоты не пошли?
— В пилоты лучше идти бывшим саночникам. Зубков — саночник, Попов — саночник, и Абрамович тоже. Они знают прохождение трассы, траектории, виражи. А я пришел из легкой атлетики, то есть к трассе никакого отношения не имел. Это сейчас я могу на словах объяснить, как все происходит, но если меня посадить, я даже не знаю, за что хвататься.

— И даже ни разу не пробовали?
— Нет. Желание есть, но на плечи пилота сразу же ложится большая ответственность, потому что сзади сидят люди. А когда переворачиваешься, могут быть серьезные проблемы — и сотрясения, и переломы. Так что для начала надо покататься самому, хотя бы в скелетоне.

— А вниз головой ехать разве не опаснее?
— Нет на самом деле. На трассе столбов же нет. Там лед подготовленный, чистый, гладкий. Бывают и у скелетонистов тяжелые падения, но от этого никто не застрахован.

— Вам в бобе падать доводилось?
— Недавно мы считали, сколько у нас падений. Получилось семь или восемь. В двойке один раз падал с Абрамовичем, все остальное пришлось на четверки.

— В четверке, наверное, страшнее?
— Не скажу. Там я уже приловчился. А в двойке это было всего раз, и остались одни чувства да эмоции. А как правильно прятаться, даже и не знаю. Просто при падении из боба очень сильно вытягивает, и нужно держаться и втягиваться в боб обратно. Это крайне тяжело.

— Говорят, что Вы левша, и поэтому ценный кадр для сборной, так как запрыгивать в боб с левой стороны могут далеко не все?
— На самом деле я правша. И когда только пришел в бобслей, был справа. Потом, царствие ему небесное, бывший президент федерации Лейченко Валерий Дмитриевич подошел и сказал: “Рома, надо бегать слева”. Говорю: “А я слева не умею”. Он отвечает: “А все равно надо”. Долго он спорить со мной не стал, отправил на Кубки Европы и сказал тренерскому составу, чтобы я все время бегал слева. Конечно, те, кто был со мной в экипаже, долго находились в шоке от того, как я заходил в боб. Я даже не заходил, а заныривал. Пока там усядусь, два разгоняющих бегут с большими глазами и думают, успеют ли и они сесть (смеется). Этапов восемь примерно мы таким образом мучились. А потом привык. Сейчас даже, когда встаю справа, мне неудобно.

Инструменты, витамины и блины

— В экипажах ведь есть ограничения по весу?
— Да, в четверке максимум должно быть 630 килограммов вместе с машиной. У меня сейчас собственного веса 101 килограмм. Под конец сезона худеем. Было как-то, что в начале мы весили по 103, а домой приехали — 96. Это и адреналин, и нервы…

— А когда в бобслей пришли, массу пришлось набирать?
— Да, раньше я весил 87—89. А за три года набрал.

— Прокормить такой организм тяжело?
— Фармакологически тяжело: витамины, восстановители. У нас же они стоят сумасшедших денег, и не знаешь, то ли они нормальные, то ли поддельные. В Америке в основном покупаем. Берем самые простые — витамин А, Е, Б12, Б6. Допустим, витамина А у нас самая большая дозировка 800 единиц, а я беру по 1000 в одной таблетке, тем более спортсменам двойную дозу надо.

— Есть какое-то хобби?
— Вообще люблю делать все. Сейчас увлекаюсь фотографией. Второе хобби — хороший инструмент. Если покупаю, к примеру, шуруповерт, значит, это “Бош”. Дрель — “Бош”. Супруга когда говорит: “Давай тебе что-нибудь купим”, я говорю: “Давай. Пошли в инструменты!” (смеется). Опять же, если дома надо что-то сделать, хорошим инструментом работать приятнее.

— То есть по дому Вы мастер?
— Ага. Сын тут подошел, говорит, колесико у машинки отвалилось. Пришлось брать инструменты и прикручивать.

— Новый год стабильно дома отмечаете?
— Да, пока каждый год удается. Правда, числа второго-третьего уже уезжаем.

— Дедом Морозом наряжаетесь?
— Нет. Сыну вот на утренник в детский сад купили два костюма — тигренка и совершенно случайно пирата. Света-то хотела его тигренком нарядить, а он ни в какую — пирата и все. Дома теперь из него не вылазит. А на Новый год семьей, как правило, посидели, Света у меня любит передачи новогодние, и в полтретьего уже легли спать. Раньше как-то ходили в кинотеатры, на Галкина, когда тот приезжал.

— День рождения у Вас в феврале, и приходится он всегда на соревнования. Как-то вообще отмечаете?
— Отмечаем так — три торта, сок и газировка. Все поели — и спать, режим. Подарки, правда, дарят.

— Инструменты?
— Нет, это я сам (смеется). Деньги в основном. Или что-то с юмором.

— Спиртное иногда себе позволяете?
— Да я его как-то не люблю. Не идет оно мне. Иногда Светлана предлагает: “Давай пива с рыбой!”. Я глоток делаю и понимаю, что больше не хочу. Кружку отставляю и говорю: “Я напился”. Не лежит у меня душа к спиртному.

— А к чему лежит?
— Сильно люблю молоко. Особенно с вареньем и блинами.