Хроники дублера

А этому сообразительному, склонному к самоанализу парню обязательно еще представятся шансы. Главное потом — не сойти с рельс.

Скины хотели убить

— Как получилось, что ты попал в футбольный интернат московского “Локомотива”?
— У отца и деда долго зрела мысль отправить меня в Москву. Я помню, однажды пришел со школы и увидел расстроенную маму. Спросил: “Что случилось?”. “В Москву едешь”. Я стал успокаивать маму, а сам очень обрадовался. Хотелось поехать, посмотреть. Тем более “Локомотив” — это же престижно!

На первых порах, находясь там, сильно скучал по родным. Было желание даже вернуться домой. Как-то раз я все-таки позвонил и сказал, что хочу приехать обратно. Отец предложил остаться на ночь — может, передумаю. А на следующее утро приходит тренер и приносит экипировку: красивая форма, десятый номер… Классно было! Я здесь этого никогда не видел. Папа позвонил, и я сказал, что остаюсь. У него сразу мысли появились — вдруг меня обижали. Но я ответил, что это из-за экипировки. Он, конечно, засмеялся (улыбается).

— Как просмотр проходил?
— Мы приехали на стадион, подошли к тренеру. Заранее с ним по телефону договаривались, но ничего не просили. Речь шла только о просмотре. Меня, в первую очередь, очень удивило зеленое искусственное поле, тогда ведь их в Красноярске не было. Я подумал, что оно настоящее (улыбается). Тренер сказал, чтобы я переодевался. У всех ребят были классные бутсы, классная форма. Я раньше такого не видел. А у меня были московские бутсы Adidas с оранжевыми полосками. И все при виде них вначале надо мной смеялись.

На первой тренировке я был какой-то потерянный. Смутно помню, очень волновался. После окончания занятия у меня заболели голеностопы — из-за того, что впервые работал на искусственном поле. Так больно было ходить, что еле ноги волочил. Потом втянулся. И через неделю мне сказали, что я остаюсь. Когда мне об этом папа сообщил — стало страшно. Подумал о том, что я буду делать один в таком большом городе, никого же не знаю.

Меня поселили к мальчику, который жил в Подмосковье. С ним стали общаться. Напротив жил Серега Фролов из Кургана, он на год меня старше, играл в “Носте” из Новотроицка в первом дивизионе. Помогал мне. А потом познакомился с пацанами своего года из команды. Затем в школу стали ходить, в обычную, общеобразовательную. Вместе с этим появились проблемы со скинхедами. Они постоянно докалупывались — у нас ребят других национальностей много было, да и я на русского мало похож. Со школы убегали, потому что скины хотели нас убить. Так и говорили. Эти люди с головой не дружат. Вскоре “Локомотив” построил собственную школу, в которой учились только парни из клуба. Учителям было тяжело с нами, потому что никто грызть гранит науки не хотел, у всех на уме был только футбол. Да и уроки никто не делал. Нам обещали, что учебы будет мало, а получилось наоборот — посвящали этому очень много времени. В десятом классе меня уже взяли в дубль. Я с сентября по декабрь отучился и уехал на сборы. В итоге, когда вернулся, мне что-то дали почитать, ответил, и поставили, что я аттестован. И также получилось в одиннадцатом классе. Правда, там ЕГЭ было. Его мы сдавали в другой школе, с простыми москвичами. Сдали все нормально, на тройки. Потом тренер дубля Ринат Билялетдинов посоветовал поступить в Московский государственный областной университет, потому что там было легко учиться. Но нас отчислили из института с первого курса после того, как мы уехали на сборы с юношеской сборной России, которую тренировал Андрей Талалаев.

Но мы и когда в Москве находились, редко институт посещали. Надо было с утра на электричке ехать, а в них всегда полно дураков. Лицам кавказской национальности вообще нельзя туда заходить, просто могут убить. Страшный город! А до нас, когда мы шли в форме “Локомотива”, часто еще докалупывались фанаты ЦСКА или “Спартака”. И мы убегали. Зачем связываться с ними?

Тренеры разных мастей

— Что за специалист Талалаев?
— Хороший наставник, тактик. На макете передвигает фишки, много теории было. Выходили на поле и тоже занимались в основном теорией: перестроения, действия игроков в тех или иных ситуациях… Очень интересно было.

— Кто там у тебя был первым тренером?
— Олег Иосифович Хаби. Он очень тепло ко мне относился. Я сильнее наставника еще не видел. К тому же он и психолог отличный. Когда мы жили в интернате, нам в любом случае не хватало отцовского внимания. Он постоянно заходил, спрашивал: “Как дела? Как в семье?”. Не было и дня, чтобы Олег Иосифович не наведывался и не поинтересовался о том, все ли хорошо. Ему можно было доверять и рассказывать обо всех проблемах. Доходило до того, что если он узнавал, что ты не завтракал, то запрещал тренироваться. Олег Иосифович заботился, мы были для него, как родные дети.

— Однажды Леонид Слуцкий, будучи тренером в “Олимпии”, предложил юному футболисту сесть за какую-нибудь книгу. На что тот ответил: “Ага, я сейчас буду читать, а вдруг меня кто в окно увидит!”. Как у вас с этим дела обстояли?
 — Нет, у нас подобного не было. Если ты читаешь, то это твое личное дело. В основном, правда, брались за книги на сборах. Я, например, люблю детективы. В частности, являюсь поклонником Джеймса Хедли Чейза. С нами жил парень из Казани Саша Артамонов, который все время читал. И я заходил к нему, одалживал книги. Сядешь, и сразу затягивает.

— С кем из тех футболистов, кто сейчас на виду, пересекся в сборной?
— С Дзагоевым. Хороший, скромный парень. Или вот из “Локомотива” был Тарас Бурлак, с которым я в одной комнате четыре года прожил. Он, кстати, всю игру на поле с “Зенитом” провел. А напротив жил Саня Кокорин. Разгильдяй, но невероятно талантливый пацан. Ника Пилиев, принадлежащий сейчас ЦСКА, делил комнату с Кокориным — друзья не разлей вода.

Рубль из дубля

— Какие были первые серьезные успехи?
— В Тольятти проходил чемпионат России. Там располагается знаменитая школа имени Коноплева, и московские команды все время “убивали”. В нашей группе были ЦСКА, мы, “Луч-Энергия”, “Шинник” и ребята из Тольятти 1991 года, а в другой — “Спартак”, “Зенит”, команды из Махачкалы, Волгограда и Тольятти, но 1990 года. Мы заняли первое место, выиграв все матчи, и вышли в полуфинал на “Спартак”. На последней минуте счет сравняли и выиграли по пенальти. Наш вратарь Илья Киселев здорово тащил одиннадцатиметровые (он, к слову, большой поклонник группы Metallica и, когда я уже уезжал, сделал на всю спину татуировку с названием любимого музыкального коллектива). В финале встречались с Тольятти 1990 года. И опять в основное время сыграли вничью, а по пенальти выиграли благодаря голкиперу. У нас была сумасшедшая радость! Когда привезли кубок — на вокзале все нам хлопали, даже посторонние люди. И дня через два “Локомотив” играл очередной тур в чемпионате России, и мы при практически заполненной арене совершили круг почета. По стадиону объявили, что по пути к финалу нами были пройдены и ЦСКА, и “Спартак”. Болельщики на ушах стояли. Мурашки по коже бегали.

Потом поехали “на Россию” за сборную Москвы. Мы обыграли команду Сибири со счетом 3:0, по-моему, где играли Серега Лужков, Виталька Терешонок, с которыми мы с детства вместе росли и занимались футболом. В общем, ни одного мяча за турнир мы не пропустили, забив шестнадцать, и стали чемпионами.

— Когда попал в дубль?
— Меня взяли в шестнадцать лет, то есть спустя четыре года после того, как я приехал в интернат. Почти вся наша команда 1990 года оказалась в дубле, за исключением нескольких человек, которые особо и не стремились к этому.

— Сколько зарабатывает футболист молодежного состава?
— Мы подписали контракт на тысячу долларов в месяц. Каждый игрок, вне зависимости от того, лидер он или нет, получал такую сумму. А потом появились премиальные: двести долларов за победу в обычной игре и пятьсот, если мы брали вверх над “Динамо”, “Спартаком”, “Зенитом”, “Рубином” и ЦСКА. Иногда, в случае удачных игр, набегало очень приличное количество денег. А еще нам давали отпускные, то есть две зарплаты, плюс премиальные, и мы вообще королями сюда приезжали.

— На что деньги тратили?
— Когда я только оказался в Москве, была стипендия — тысяча рублей. Потом подписали со школой первый контракт — три тысячи. А когда получали большие деньги, то сами себя обеспечивали. Бутсы покупали, вещи какие-то, в кафе ходили, в ночные клубы… Обычно их посещали после игр, ведь на следующий день выходной. Мы приходили с девчонками познакомиться.

Профессионал Евсеев

— Какой распорядок дня у вас был?
— В школе в семь вставали, завтракали, шли на учебу, обед, тренировка, ужин. В 22.00 должны были быть на месте. Если человека не оказывалось к этому времени, то писали докладную. А в дубле было всем все равно. Никто ни за кем не следил. Можешь не ночевать в интернате, хочешь пить — пей, колоться — колись. Главное, чтобы ты вышел на поле и показал результат. Но тренеры опытные, через них прошло много игроков, и они сразу видят, кто не соблюдал режим. Однако есть футболисты, которые в порядке и на их игре вольности не отражаются. Я дружил с сыном Ильи Цымбаларя Олегом, который рассказывал, что его отец с семи лет курит. Сам бывший спартаковец, когда я заходил к ним домой, говорил, что ему здоровье позволяло дымить, и никаких последствий не было.

— Что за человек рулевой дубля “Локомотива” Билялетдинов?
— Своеобразный. Тренер должен быть психологом: на кого-то накричать, кого-то подбодрить. Но это к Билялетдинову не относится. Он проводил собрания по два часа, мог просто орать, грубо разговаривать. В личном общении — адекватный, нормальный человек: и смеется, и шутит. А в коллективе… Трудно объяснить. Я даже глаза прятал, чтобы не встречаться с ним взглядом.

— На международные турниры ездили?
— Раза три-четыре, но больше всех запомнилась поездка в Гвадалахару, которая находится в Мексике. Мы отправились туда без нескольких ключевых игроков, оставшихся тренироваться с основным составом. У нас поехали четырнадцать человек, двое из которых были травмированы. А там из-за высокогорья трудно дышать. И у нас было три дня, чтобы адаптироваться. После двадцати минут тренировки в таких условиях ты уже настолько уставал, что не мог продолжать. Но мы более-менее успели освоиться к стартовой игре с какой-то мексиканской командой. Честно говоря, нас возили. И не мудрено, в нашей команде на замене имелся только еще один вратарь. В итоге у нас к тому же и футболиста удалили. И в один из тех немногих разов, когда мы выбрались со своей половины поля, назначили штрафной, после которого Александр Минченков забил мяч, ставший победным. Потом выиграли у сборной Америки с минимальным счетом и сыграли результативную ничью с “Мехико”, и в обоих поединках я сумел отличиться. Поражение в последнем матче не помешало нам все же выйти из группы, где в 1/8 финала встретились с аргентинским “Индепендьенте”. Мы одолели их со счетом 3:1 и вышли на мадридский “Реал”. Билялетдинов вначале говорил, что наша задача дойти до четвертьфинала. Но на установке перед игрой тренер сказал: “Только попробуйте проиграть!”. В составе “Реала” не было никого из известных футболистов, но чувствовалось, что пацаны обученные, хорошие. Мы не проиграли по игре, но сделали три одинаковые ошибки, о которых нас предупреждал тренер. И в результате этих промахов уступили.

— Кто тебе больше всех запомнился из знаменитых футболистов, побывавших у вас в дубле?
— Вообще их очень много было: и Измайлов, и Лоськов, и Маминов, и Евсеев, и Гильерме, который сейчас на воротах у “Локомотива” стоит, немало времени у нас провел… Больше всех я уважаю Вадика Евсеева. Наверное, потому что с остальными не так хорошо знаком. Однажды, когда Россия выиграла чемпионат мира по хоккею, он поверх рубашки надел хоккейный свитер сборной. Я его увидел во время кубкового матча “Локомотива” со “Спартаком” на трибуне и говорю: “Вадик, ты что?”. “А хрен его знает. Пришел и надел” (смеется). Помнишь матч с Уэльсом, когда он фразу легендарную в камеру прокричал? У него в этот момент у дочки на сердце операцию делали. А его еще весь стадион освистывал, потому что заруба с Гиггсом была. И Вадик делился затем: “Пацаны, когда я забил победный гол, не знаю, что со мной случилось, столько эмоций нахлынуло. Я быстрее хотел в раздевалку попасть, чтобы узнать, как операция прошла. Не могу понять, зачем я это произнес. Сказал и сказал!”.

На сборах, когда мы на автобусе ехали от стадиона до гостиницы, а там километров пять, он после каждой тренировки проезжал с нами где-то километр, а потом просил остановиться водителя и пробегал кросс. Вроде человек такие деньги зарабатывает, уже фактически скоро карьеру завершать. Зачем ему это надо? Прониклись к нему огромным уважением всем коллективом.

Лоськов, например, меньше всех с нами общался, разминался рядом с тренерским штабом. Но его в этом никто не винил, имел право. Еще Овчинников какое-то время работал тренером вратарей в дубле. Иногда он вставал в ворота, и мы все ему метров с шестнадцати по воротам били. Он говорил, что готов поспорить, что никто ему не забьет. И, бывало, отражал все мячи. И тогда Овчинников начинал подкалывать нас. А случалось, мы ему штук пять отгружали и тогда подтрунивали уже над ним. Веселый!

Чисто в футбольном плане поразил Измайлов. С мячом невообразимые вещи творил. Его по-человечески немного жаль: он постоянно дергал головой, но нам неудобно было спросить о недуге. Пацан очень хороший, добрый. В раздевалку заходил к нам и предлагал, например, музыку на телефоне послушать. В матче с “Монако” он, конечно, умопомрачительный гол забил. У них тогда вообще команда была классная, дружная.

Постой, паровоз!

— У тебя были шансы попасть в основной состав?
— Наверное. Они у всех были. Это зависит от того, как ими распорядиться. Я сам виноват: не с полной самоотдачей тренировался, не всегда соблюдал режим. Этого делать не надо было. Я сейчас понимаю. Если бы дали второй шанс, то я бы сидел в интернате, ночевал бы на поле с мячом. Хоть мы и грань не переступали, но сейчас и вовсе перестал бы куда-либо ходить. Тогда мы в силу возраста этого не осознавали. Тяжело думать о том, что была возможность, но не воспользовался ей. Многие спрашивают: “Есть смысл туда уезжать?”. Да. Это у меня не получилось, а, может, поедет пацан, и все у него сложится. Я ни о чем не жалею.

Тренировался на отличных полях, у меня были хорошие наставники, я играл в сборной, был на многих турнирах во многих местах, видел звезд, настоящий футбол. Я немало приобрел в плане жизненного опыта, живя семь лет без родителей. Я научился сам решать свои проблемы. На крайний случай, я прошу помощи у мамы и папы, а так стараюсь все делать сам. Это помогает. Если есть возможность — надо уезжать. Потому что здесь, на мой взгляд, нет будущего. Вот вышел “Металлург-Енисей” в первую лигу. Но сейчас в команду будут приходить сложившиеся игроки за деньги. А молодые? Мне кажется, нужно сделать команду во второй лиге, за которую выступали бы игроки, допустим, до 24 лет. Чтобы за счет этого первая команда пополнялась новыми, молодыми футболистами. Потому что сейчас молодым трудно бороться за место в составе с опытными приезжими игроками. Ведь нужен результат. Важно, чтобы ребятам, окончившим красноярскую школу футбола, было куда пойти. А сейчас они выбирают учебу, альтернативы нормальной нет. Играть в дубле практически без перспектив за три-четыре тысячи никто не станет. Это же жизнь. Если бы появилась команда во второй лиге, составленная из молодых игроков, то стало бы проще. Пацаны бы выступали на нормальном уровне, быстрее крепли, появились бы перспективы. Они, в конце концов, видели бы свет в конце тоннеля. А что завтра будет с “Рассветом” — никто не знает.

— У тебя была возможность остаться в дубле “Локомотива”?
— Конечно. Но я уже не хотел. Испортились отношения с Билялетдиновым. Я даже огрызнулся как-то раз. Мне кажется, что если мы сейчас с ним встретимся, то нормально пообщаемся. У меня нет личной неприязни. Может, и не надо было уезжать. Однако при Билялетдинове шансов не было. Я не думал, что оказаться в “Металлурге-Енисее” будет легко, потому как известно, что уровень второго дивизиона выше уровня турнира дублеров. Я хотел просто играть. Я живу футболом и, по большому счету, ничего делать не умею, помимо него. Не важно, в каком городе, не важно, где буду жить, — я просто хочу играть в футбол. У меня еще есть время. Главное — грамотно им воспользоваться.